Книга Игра в пустяки, или «Золото Маккены» и еще 97 советских фильмов иностранного проката - Денис Горелов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стыдно до сих пор. Напали, нехристи, на песочницу и все куличики разломали.
Чехословакия, 1964. Limonadovy Joe aneb Konska opera.Реж. Олдржих Липский. В ролях Карел Фиала, Квета Фиалова, Милош Копецкий. Прокат в СССР – 1965 (24,4 млн чел.)
Белый рыцарь в белых одеждах нисходит с гор в гнездо разврата. Белый рыцарь в белой шляпе сшибает влет муху и велит опойным грешникам пить эликсир меткости – лимонад «Колалока». Грешники упорствуют в ереси, привязывают его к кактусу, поливают из кофейника и нахлобучивают сверху белую шляпу с разбитыми в нее яйцами. Пришелец не гневается, а находит на грешниках родимое пятно размером с мексиканский доллар, свидетельствующее, что се братья его, унесенные во младенчестве злым ураганом Вирсавия. И устанавливает на Диком Западе вечное колалоковое перемирие с чешским акцентом. И играет его актер по имени Фиала.
Обращение заезжего бойца в странствующего миссионера, который пьет ситро и видит брата в каждом встречном сукином сыне, – довольно ловкий ход, доводящий примитивную ветхозаветную идеологию правестерна до самого «и-го-го». В остальном пародия на Дальний Запад сродни старому детсадовскому анекдоту, который 30 лет спустя приносит из школы ребенок, пересказывает, невзирая на протесты родни, да еще забывает коронную финальную фразу. Мальчиковый жанр (до фильма 1940 года «Техас» все вестерны снимались на В-студиях за три цента в одной декорации) столь открыт подражанию, что без картонных шляп и бумажных стаканчиков не обходился ни один школьный «огонек», вожатский концерт и телевизионный бенефис. Шрифт Rosewood, ранчо Дохлого Бизона, с ошибкой написанное слово wiski и имя Джек Большая Собака стали такими же атрибутами детства, как пластилин и кружок «Соломка». Смотреть на все это во взрослом кино – большой ностальгический неудобняк; впрочем, кто сказал, что чешское кино взрослое?
Проезд по стойке стаканов и хулиганов, состреливание с обидчика штанов, выдергивание из кобуры банана и рифмы «гроб – в лоб», «в баре – в угаре» сделали бы честь капустнику отряда «Бригантина»; хотя фразу «Сегодня же ночью твоя красотка станет жертвой моих порочных наклонностей» вычеркнула бы из сценария старшая вожатая.
И одна лишь чистая, горячая, а не теплая эмоция одухотворяет ретро-просмотр: желание долго валять в дегте и перьях блудливого опоссума – сценариста фильма «Человек с бульвара Капуцинов» Эдуарда Акопова. Судите сами: фильм про Джо начинается дракой в салуне, которую долго терпит хозяин, а потом прерывает выстрелами в потолок. Продолжается явлением белого рыцаря, который отвращает мужское население от алкоголя и влюбляет в себя солистку с мушкой на щеке, – а после черного рыцаря, который возвращает статус-кво порока и бесстыдства. Черный злодей с накладной бородой и клюкой надевает слепецкие очки и просит перевести его через улицу. Найдите 10 отличий. Джо бы за такие вещи заставил плясать на стойке в кальсонах, а не избирал президентом гильдии сценаристов, как сделали у нас. Отрывать пластилиновым ковбойцам ручки-ножки и лепить из них пластилинового Ярмольника – это уже хуже, чем ограбить слепого. Единственное, что требует к «Капуцинам» снисхождения и чего так не хватает в «Джо», – куплеты великого версификатора Юлия Кима, жемчужины эрзац-жанров. Как бы подошел триумфальному финалу не вошедший в окончательную сборку пассаж:
«Сугубо тет-а-тет», а? Пластилиновые ковбойцы стойко переносят превращение в одноглазого Ярмоль-ника, но здесь – нет, здесь они плачут восковыми слезами навзрыд.
Чехословакия, 1966. Fantom Morrisvillu. Реж. Борживой Земан. В ролях Вит Ольмер, Квета Фиалова, Яна Новакова, Вальдемар Матушка. Прокат в СССР – 1967 (22,9 млн чел.)
У сэра Ганнибала Морриса одышка, бракосочетание, родовой замок и ручной призрак леденящей наружности, которого никто не видел, но все рассказывают. У преступника Мануэля Диаса черная борода, петля на шее, пилка для решетки и давняя интрижка с невестой сэра Ганнибала, которая при известных обстоятельствах может привести к унаследованию всех активов немолодого сэра, считая призрака. У светского хроникера Алена Пинкертона медальный профиль, трубка и редакционное задание освещать громкий брак. У секретарши сэра Морриса Мейбл хорошее воспитание и нежно потупленные глазки. Книжка обо всем этом великолепии спрятана в партитуре ударника Пражской оперы, исполняющей «Кармен-сюиту». Бушующие ураганы Бизе идеально аккомпанируют сгущающимся над Моррисвилем безобразиям.
Сказано в Писании: человек либо горяч, либо холоден, а теплые да будут пристыжены, ибо ни рыба ни мясо. Чехи – нация теплых, но, зная за собой сей грех, лучше других умеет трунить над чужими огнем и хладом. Сведя в один сюжет знойного разбойника Мануэля Диаса и чопорного до манекенности аэронавта Пинкертона, бенгальских тигров и призраков в шкафу, фамильные манускрипты с увертюрой «Кармен», они будто симулируют дикую страсть и ледяную рассудочность, которых так не хватает самим.
Аргентинский хаос, взрывающий чистую английскую логику, столкновение бешеного сердца и взвешенного ума на нейтральной чешской территории рождали непередаваемый колорит интеллектуального кабаре, которого так не хватало безмятежному советскому быту – тоже, признаться, довольно теплому. Чешский луна-парк, месяцами гастролировавший в ЦПКиО, лабиринтом ужасов добивался схожего эффекта: шок, визг и хохот одновременно. На синтезе страха и смеха строился эмблемный эпизод «Призрака», в котором притаившийся за углом галереи злодей, заслышав шаги, заносил кинжал на уровне горла и пырял пустоту, потому что под рукой у него прошмыгивал злой карлик по своим карликовым делам. Описывая те же времена, Довлатов не раз поминал «необходимый градус безумия» – правда, достигаемый при помощи алкоголя.
Чехи легко обходились насухую (модная у хипстеров микстура «Бехеровка» не в счет). У них были рисованные батисферы и плавниковые чуды-юды Карела Земана («Тайна острова Бэк-Кап»), ковбои-трезвенники Олдржиха Липского («Лимонадный Джо»), отравленный граммофон и гражданин Кафка. Невсамделишные ужастики потешно волновали кровь – а что еще надо тихому буржуазному социалистическому мирку.
Честное слово, когда на блондинку и шатенку с арфой в узилище начинал опускаться потолок, ломал арфу, гнул к полу, и лишь в последний миг сыщик выдергивал их наружу на ковре, прищемив подол платья, – то был аттракцион экстра-класса, настоящий луна-парк. И кусок парного мяса на лысине спящего эсквайра для приманки тигров. И гигантский тесак-секира из стены при легком нажатии на педаль. И банджо, обернувшееся дисковым пулеметом. И сам лысый призрак в капюшоне, более всего похожий на Смерть из бергмановской «Седьмой печати», а ни на какого не Фантомаса, как пытаются уверить справочники.
Пережить такое без микроинфаркта можно было только в обществе сэра Пинкертона. Его неизменно вздетая бровь как бы говорила: «Напасти подобного рода временами случаются в запущенных фамильных склепах. Не растягиваемся, двигаемся дальше, мы еще не все осмотрели». Под конец оказывалось, что жгучего карибского злодея играл не приглашенный мучачо, а натуральный чех Вальдемар Матушка – видимо, из цыган. Он же, совсем было скинутый в тартар, запевал на финальных титрах мягкий моравский шансон – знаменуя, что все не так и жутко и до чего же все же мир хорош.
